Вероятно, Генри заметил это, поскольку буквально силой усадил меня за небольшой стол, с которого торопливо убрал беспорядочно наваленные книги, бумаги, писчие перья, подставки для оных и прочие принадлежности, а потом, невзирая на мои протесты, подал мне свой собственный завтрак.

Несколько минут я жадно ел в гробовой тишине, забыв обо всех приличиях, а Генри наблюдал за мной, удивленно приподняв брови.

— Клянусь честью, — сказал он, — у вас такой вид, будто вы голодали целую неделю.

Увидев плохо скрытое сожаление, невольно проступившее на моем лице после того, как я покончил с беконом и почками, Генри отрезал для меня еще два куска хлеба, слегка прожарил, намазал маслом, а затем сварил кофе для нас обоих.

— Я отрываю вас от дел? — спросил я, принимаясь за бутерброды. — Еще слишком рано, да?

— Сейчас тридцать пять минут восьмого, — сказал он, вынув из кармана халата довольно дорогой серебряный хронометр.

— Я думал, еще нет и семи. Я боялся разбудить вас, явившись слишком рано.

— Слишком рано? Боже мой, вы что, не спали всю ночь?!

Я кивнул, продолжая энергично жевать.

— В самом деле? Надеюсь, я узнаю почему.

— Я расскажу вам, — сказал я.

Увидев, что я поглотил весь завтрак и все еще не насытился, Генри дал мне к кофе большой кусок кекса.

— Вы узнали меня тогда? — спросил я. — Когда я встретился с вами в канцлерском суде, в Вестминстере?

— Когда это было?

— Два года назад. Вскоре после моего прибытия в город.

— А что вы там делали?

— Это долгая история. Но я хочу рассказать вам. Мне нужен человек, которому можно довериться.

— Вы же знаете, что можете доверять мне, старина. В память о бедном Стивене. Я лишь надеюсь, что сейчас сумею помочь вам больше, чем в прошлый раз. Я часто вспоминал, как позволил вам уйти, так ничего и не сделав для вас. Но тогда я просто был на мели.

— Думаю, вы в силах помочь мне. У вас есть связи в канцлерском суде?

— Разумеется. Я там стажируюсь.

Это было лучше, чем я надеялся!

— Я шестидесятый чиновник, — продолжал он. — Работаю под началом одного из шестых. Разумеется, числа выбраны произвольно и соответствуют понятиям «младший» и «старший». И надеюсь однажды дослужиться до шестого. Впрочем, вряд ли вас это интересует. Но в чем, собственно, дело, старина? Вы меня страшно интригуете.

— Мне нужно отоспаться, — сказал я.

Хотя я валился с ног от усталости, мой мозг работал на удивление живо, являя почти болезненную ясность мысли.

— В таком случае вам надо сначала выспаться, а потом расскажете мне свою историю.

— Нет, сначала расскажу.

И вот в течение утра я поведал Генри значительную часть своей истории, суть которой сводилась к тому, что я являюсь наследником Хаффамом и в настоящее время имею на руках давно утраченное завещание, призванное разрешить спорный вопрос о праве наследования. Генри выразил крайнее удивление сей новостью и признался, что много наслышан об означенном судебном процессе, поскольку, пояснил он, о нем идет самая дурная слава. Когда я рассказал, каким образом заполучил завещание, он с восхищением назвал мои действия смелыми и мужественными. Под конец я объяснил, насколько опасно мое нынешнее положение.

— Посему, — в заключение сказал я, — мне нужна помощь, чтобы предъявить завещание суду. Я могу заплатить вам, поскольку упомянутая мной старая леди дала мне денег, которые я оставил на хранение у своих друзей.

— К черту деньги! — воскликнул Генри. — Я почту за честь представлять ваши интересы бесплатно. Хотя из этого вы наверняка заключите, что адвокат из меня никудышный! Но если я правильно понял, в данную минуту документ находится при вас?

Я раздвинул лацканы куртки и показал пакет, висящий у меня на шее.

— Так значит, вы еще не ознакомились с ним! В таком случае сейчас первым делом нужно прочитать его.

Когда он расчистил место на столе, я извлек документ из пакета и развернул. Присев рядом со мной, Генри быстро пробежал глазами бумагу, а потом воскликнул:

— Клянусь небом, документ подлинный. Подумать только! Это положит конец одному из длиннейших процессов в долгой истории канцлерского суда, полной лжи и крючкотворства. Да адвокаты просто лишатся дара речи, когда это завещание ляжет на стол старшему чиновнику!

Он рассмеялся, а потом — поскольку я плохо разбирал крупный почерк судейского переписчика, — прочитал вслух часть, касающуюся непосредственно наследуемой собственности: все имущество отходит к «несовершеннолетнему Джону Хаффаму и наследникам оного по нисходящей линии, мужского и женского пола».

Генри еще раз бегло просмотрел завещание и заметил:

— И оно засвидетельствовано по должной форме.

Он положил бумагу на стол и сказал серьезным тоном:

— Что ж, здесь все яснее ясного. Даже тупоумный канцлерский суд не сможет особо запутать и усложнить ваше дело, старина.

Едва он произнес последние слова, страшная усталость навалилась на меня. Казалось, в этот миг я достиг цели всех своих стремлений, и силы, столь долго придававшие мне способность действовать, меня покинули.

— Я должен поспать, — сказал я.

— Значит, так и сделаете, — улыбнулся Генри. — А пока вы спите, я внимательно изучу документ и выберу наилучшую линию поведения.

Он смотрел на меня таким ясным, честным взором, что я устыдился внезапно возникшего в душе сильного нежелания выпускать документ из рук.

Я уже собирался, хотя и противно своей воле, потребовать завещание обратно, но он заметил мои сомнения, поскольку продолжил:

— Да, вы совершенно правы, старина. Не расставайтесь с ним ни на минуту. Мы с вами просмотрим его вместе, когда вы проснетесь.

Он протянул мне завещание, которое я взял с чувством глубокого стыда. Неужели я стал настолько подозрительным, что уже никому не доверяю?

— У меня идея, — с улыбкой сказал Генри. — В моей спальне чертовски холодно. Почему бы вам не поспать здесь, на диване? Вы мне не помешаете.

Я с благодарностью принял предложение, и он принялся передвигать мебель.

— Здесь, у камина слишком жарко. Я немного отодвину диван.

Он так и сделал, и я запротестовал:

— Но теперь дверь не открывается.

— Ничего страшного, — весело ответил он. — Я все равно не собираюсь выходить из дома.

Я все еще мучился стыдом от сознания, что обнаружил свое недоверие к нему, и тут мне пришло в голову хотя бы отчасти загладить свою невольную грубость, раз я могу спокойно спать здесь в полной уверенности, что никто не выйдет из комнаты, не разбудив меня.

— Не желаете ли просмотреть завещание, покуда я сплю?

— Да, отличная мысль, — откликнулся он.

Итак, я отдал Генри документ и улегся на диван. Дело уже близилось к полудню, хотя сквозь плотную пелену тумана лишь слабый желтоватый свет пробивался в маленькие закопченные окна. Последнее, что я запомнил, уже проваливаясь в сон, это Генри Беллринджера, который сидел за столом и сосредоточенно писал.

Глава 104

Я спал крепким сном без сновидений. Один раз я на миг очнулся и увидел Генри, сидящего за столом спиной ко мне, все в той же позе. Я снова погрузился в забытье, а по пробуждении еще пытался сообразить, где нахожусь, когда почувствовал легкое прикосновение какого-то предмета к щеке. Пошарив рукой по подушке, я нащупал пакет. И сразу все вспомнил. Украдкой посмотрев на Генри и удостоверившись, что он сидит на прежнем месте спиной ко мне, я быстро заглянул в пакет. Ни один скряга никогда не испытывал при виде своего золота такого восторга, какой охватил меня при виде завещания. Я приподнял голову и, встретившись глазами с улыбающимся Генри, залился краской при мысли, что он видел и понял мои действия.

— Ну, и каково же ваше мнение? — спросил я, вставая с дивана.

— Ваше дело беспроигрышное, поскольку завещание составлено в самых недвусмысленных выражениях, — сказал он, и я увидел проступившие у него на щеках красноватые пятна. — Если документ подлинный, в чем я не сомневаюсь, он вступит в силу взамен другого завещания. Суд справедливости не признает никакого срока давности в подобных делах.