И казалось, работы с каждым днем становилось все больше, ибо моя первоначальная усталость не проходила по мере привыкания к тяжелому труду, но возрастала по мере того, как он изнурял меня все сильнее. Я и начинал-то службу не в лучшем состоянии здоровья, и теперь меня неотступно преследовал страх, что я заболею и слягу.

В первое воскресенье, когда мы с Джоуи должны были встретиться вечером, я обнаружил, что распорядок выходного дня имеет незначительные, но существенные для меня отличия от заведенного по будням. Хотя мне пришлось встать в обычный ранний час, большинство слуг поднялось позже, и почти все в доме происходило с отставанием на час-другой. Так, например, Нелли не разбудила меня около пяти, поскольку по воскресным утрам она отдыхала. Мы с Бесси выполнили всю нашу обычную утреннюю работу, тогда как Боб провалялся в постели допоздна, уверенный, что мистер Такаберри раньше полудня не появится. Остальные старшие слуги позавтракали в восемь вместо семи с небольшим, а господам — тем из них, кто вообще завтракал по воскресеньям, ибо мистер Дейвид редко к ним присоединялся, — отнесли в личные апартаменты подносы с завтраком в половине десятого. В одиннадцать подали экипаж, чтобы отвезти семейство на богослужение в церковь Святого Георгия, находившуюся неподалеку, а большинство старших слуг и несколько младших последовали за ними пешком.

Но если одни по воскресеньям отдыхали, то другим приходилось работать не покладая рук — по крайней мере утром. Вместо скромного ланча в полдень и обеда вечером для господ и старшей прислуги по воскресеньям подавали один праздничный обед как наверху, так и внизу. Семейство обедало в два, а слуги — и старшие и ливрейные — обедали вместе в общей столовой в половине четвертого. Это означало, что, пока большинство челядинцев находится в церкви, кухонные работницы должны трудиться с особым усердием, чтобы успеть приготовить не только обед для господ, зачастую приглашавших гостей, но также обед для слуг, а равно холодный ужин, который потребуют подать вечером.

В час дня семейство возвращалось, и карету ставили в каретный сарай, а лошадей отводили в конюшню отдыхать до завтра. Обычно во второй половине дня господа не выезжали ни на прогулку в Парк, ни к знакомым с визитами, а в исключительных случаях брали наемный экипаж на ближайшей стоянке.

К половине четвертого, когда господа уже отобедали и наверх подали чай, внизу начиналось самое значительное событие недели: воскресный обед. По одним только воскресеньям — да отдельным праздничным дням — все слуги (кроме нас с Бесси и еще нескольких наших собратьев из разряда полипов) обедали вместе, и все они принаряжались по такому поводу. Наши признанные щеголи, лакеи, являлись во всем великолепии своих парадных ливрей; мистер Такаберри и камердинер сэра Персевала выглядели ничуть не хуже в своих выходных сюртуках и жилетах, и даже мистер Фамфред и грумы представали в начищенных до блеска сапогах с отворотами и свежевыстиранных шейных платках. Женщины из старшей прислуги старались превзойти друг друга изяществом своих нарядов, и даже младшие служанки в скромных муслиновых платьях соперничали друг с другом по части бантиков и ленточек.

Церемония имела тщательно разработанный ритуал. Сначала в столовой зале собирались слуги низшего звания и вставали каждый у своего места. Затем Боб отправлялся приглашать к столу старшую прислугу и, воротившись через минуту, с надменным и отчужденным выражением лица распахивал настежь дверь и впускал новоприбывших. Мистер Такаберри читал молитву, после чего старшие слуги рассаживались по местам (служившим постоянным предметом мелких ссор и перебранок), в строгом соответствии со своим званием и положением. Дворецкий восседал во главе стола, по правую руку от него располагалась экономка. Остальные слуги сидели в порядке убывания значимости по мере удаления от высокой особы дворецкого: сначала старшие слуги обоих полов, вперемежку; затем ливрейные слуги — сначала женщины, потом мужчины — в порядке старшинства. И наконец старший кучер, мистер Фамфред, по воскресеньям уступавший свое обычное почетное место мистеру Такаберри, утверждался на противоположном конце длинного стола, с грумом по одну и другую руку, поистине великолепный в своих плисовых штанах по колено и обшитом золотым галуном жилете.

В данном случае Боб занял место за столом, и обслуживать всех пришлось нам с Бесси. Во время первого блюда старшие слуги вели беседу между собой, а низшие по положению хранили почтительное молчание, покуда к ним не обращались.

Когда мы принесли второе блюдо, Боб подал вино старшим слугам, а Нед обнес портером ливрейных. Когда Боб налил первый бокал вина мистеру Такаберри, сей джентльмен добродушно сказал:

— Ну же, наливай до краев, Эдвард. — Он с улыбкой обратился к мистеру Сампшену: — Ограничивать себя в вине значит оскорблять нашего хозяина намеком на скупость, вы не находите?

Камердинер согласился. Теперь мистер Такаберри завязал с экономкой оживленную беседу о возмутительно высоких ценах на апельсины. (В присутствии низших по званию они держались друг с другом с самой сердечной учтивостью.) Когда все в верхнем конце стола получили возможность высказать свое мнение по данному вопросу и старшие слуги в полной мере продемонстрировали свое право игнорировать остальных присутствующих, дворецкий с великим снисхождением прокричал в другой конец стола:

Прекрасная погода стоит нынче, не правда ли, мистер Фамфред?

— В самом деле, сэр, вы совершенно верно заметили, — ответил мистер Фамфред, явно смущенный необходимостью играть публичную роль. — Мне показалось, в церкви миледи выглядела просто превосходно, мистер Такаберри.

— Истинно так, истинно так, — откликнулся дворецкий, поворачиваясь к миссис Пепперкорн за подтверждением.

— Она действительно выглядела замечательно, благослови ее Господь, — вздохнула дама. — Особенно если учесть, как нелегко бедняжке приходится в последнее время.

Сидящие в верхнем конце стола сочувственно повздыхали. Общее любопытство нижнего конца стола выразилось в осторожном вопросе мистера Фамфреда:

— Говорят, мистер Дейвид причиняет госпоже много беспокойств?

Мистер Такаберри и миссис Пепперкорн с улыбкой переглянулись и потрясли головой.

— Не поэтому ли господа не уезжают в Хафем на Рождество? — не унимался мистер Фамфред.

Мистер Такаберри приложил палец к носу сбоку.

— Э-э… умный понимает с полуслова, знаете ли, мистер Фамфред. На некоторые вопросы я предпочел бы не… в общем, на моих устах печать.

— Есть ли какие-нибудь новости о процессе в канцлерском суде, мистер Такаберри? — спросил старший кучер, выдержав подобающую паузу. — Говорят, он складывается неблагоприятно для нас.

— Все гораздо сложнее, мистер Фамфред, — живо ответил мистер Такаберри. — Как вам известно, наследник Хаффам исчез, и, по слухам, судья собирается объявить о его смерти.

— А как это скажется на нашем положении? — спросил мистер Фамфред.

— Плохо. — Дворецкий потряс головой и потянулся за своим бокалом. — Очень плохо.

— Но почему, мистер Такаберри? — простодушно поинтересовалась мисс Пикаванс.

— Ну, потому что… в общем… это сложный юридический вопрос, юная леди, который вы вряд ли поймете, даже если я объясню.

— Вы ведь встречались однажды с наследником Хаффамом, миссис Пепперкорн? — льстиво спросила старшая горничная.

Экономка одарила ее лучезарной улыбкой.

— Действительно, встречалась. Более десяти лет назад, когда управляла домом в Хафеме. На самом деле могу с полным правом сказать, именно я-то и нашла наследника Хаффама. Тогда он был совсем ребенком, разумеется, и жил под вымышленным именем. Но вы знаете, я сразу увидела в нем что-то такое, что выдавало его принадлежность к древнему и благородному роду. Полагаю, у людей, проживших всю жизнь среди знати, на такие вещи глаз наметанный. Я имею в виду, среди настоящей знати.- (Тут она с превосходством взглянула на мисс Пикаванс.) — И я оказалась права, ибо он — по материнской линии — являлся последним представителем рода Хаффамов, из которого происходит и сам сэр Персевал. Как вы, вероятно, знаете, дед сэра Персевала, сэр Хьюго, женился на дочери мистера Джеффри Хаффама. Но что касается до того маленького мальчика, то он произвел на меня столь сильное впечатление, что я рассказала о нем сэру Персевалу, и он догадался о правде, и таким образом их с матерью разыскали. Сэр Персевал был премного мне благодарен. Премного благодарен. — Она сделала паузу, давая слушателям возможность вникнуть в смысл последних слов, а затем продолжала: — Хотя впоследствии наследник потерялся из виду, уверена, я сразу узнала бы его по благородству повадок. Но — увы! — наверное, он умер, бедное дитя.